Как актёр Александр Карин сломал позвоночник во Франции

Кто выдвинул начинающего актёра Александра Карина без спортивной квалификации мастера спорта СССР в команду каскадёров СССР на международный фестиваль в Тулузе , Франция ? Факт на лицо ,нарушив приказ Госкино СССР № 220 о запрете актёрам выполнение трюков на съёмках кино Александр Карин начал падать лицом вперёд, не смог сгрупироваться и перевернуться при приземлении на спину , он был парализован страхом/ и приземлился в этой же опасной позе на страховку высотой 5 метров из пустых картонных коробок и поролоновых матов и сломал позвоночник,оставшись инвалидом с парализованными ногами...Отдел техники безопасности Мосфильма не дал этому ЧП своей оценки,хотя должен бы был наказать Владимира Любомудрова . как организатора поездки во Францию в 1989. Но вот казус - вместо наказания и порицания Александру Карину президент Гильдии каскадёров РФ с 1992 года Александр Иншаков сделал из Александра Карина героя трюков и жертву несчастного случая !!! Это была преступная ошибка В.Любомудрова и Александра Карина, не занимавшегося спортом ,не имевшего спортивной квалификации и не прошедшегго аттестацию комиссии Мосфильма вместе с А.Андреевым в 1986 году. Выдержки из книги Александра Карина "Господа касадёры" многое проясняют в его судьбе и в судьбе его коллеги Александра Андреева, в обоих случаях трагичных.... Господа каскадеры. ч. 8 на фото - А. Андреев Александр Карин 2 Уход Андреева в Трюканию ...Тщетны мои попытки вспомнить все, происшедшее с на¬шей бригадой, в некоем хронологическом порядке! Впрочем, и не жаль, ибо в книге нашей имеют приоритет эмоции кас¬кадеров и мои, в частности, а также впечатления, кои эфе¬мерны и абсурдны, как и сама профессия. Совсем недолго оставалось Андрееву до ухода в нашу свободную фантастическую страну Трюканию... Мы прие¬хали на предпоследний фильм, где работали с Богород¬ским, Дорофеевым и Кубой. Иванов остался в Москве, Ан¬тон Смекалкин служил в кавалерийском полку, предисло¬вие к фильму я уже изложил — это беседа с инженером по технике безопасности, который пристрелил капитанишку за то, что тот «высунулся»! И теперь мне хочется попод¬робней описать кинокартину, где мы так тяжело работали и совсем не заметили трагического приготовления Сашки к смерти. Начинался съемочный период весело! Бригада прибыла под вечер в казахскую столицу и до утра гуляла... Бросив сумки в высотном отеле, похожем на золотую кукурузу (гордость города!), мы спустились в ресторан скромно поу¬жинать. Поужинали!.. Казак затосковал по Дону и начал наступать на «москалей, что ему жисть исковеркали». Анд¬реев заказал в номер пару бутылок водки и приказал Кубе выкинуть в окно ресторана костыли, если он, конечно, нас¬тоящий каскадер, а не... Кайербек выкинул, и мы, обняв его за плечи, побрели к лифту. Далее события развивались стремительно! Сашка ус¬тал слушать друга и учителя о «москалях», обиделся и обоз¬вал Богородского трусом. Гордая, нетрезвая душа казака взбунтовалась окончательно! Он бы вспомнил все самое не¬удавшееся в нашей бродячей жизни, если б Андреев не предложил ему тут же «конкретное сатисфакционное!..» Женек даже повторить это не смог. — Чё, чё? — Сейчас я об твою голову бутылку разобью, а потом ты об мою... — Зачем? — А чтоб меньше говорить. — А... — Ну давай. — Не буду! — Трус. — Я?! — Ты. — Санек, опять начинаешь? Сашка взял пустую бутылку и придвинулся со стулом вместе к Богородскому. — Готов, казачина? — Не буду! — А тебя и не спрашивают! Андреев разбил вдребезги посудину об голову друга. Тот покачнулся и рухнул на пол. Андреев сделал затяжку «Мальборо» и попросил меня «охладить труса». Честно говоря, я не ожидал, что он ударит Евгения. Битье посуды было не ново между ними... Дико, но, видно, Андреев вспо¬минал таким суровым образом их трюковое братание... Понять подобное сложно, а вспомнить вполне доступно: Ялта, ресторан, 1980 год. Друзья гуляют на одном из пер¬вых совместных фильмов. После взаимных комплиментов о храбрости и нескольких рюмочек «огненной воды» Андреев предложил попробовать, «у кого голова крепче». Шутка за шуткой, опустела еще одна бутылочка водки, и Сашка произвел удар блюдечком о голову учителя. Каза¬ку понравилось! Он ответил маленькой тарелочкой... Официанты с удивлением взирали на дуэль гуляк, пока один из них не рухнул головой на стол — Андреев закончил состязание ударом огромной салатницы! Казак проиграл. Это было в 1980 году, а ныне, в 1986-м, в номере казах¬ского отеля я подхватил травмированного бойца Войска донского и потащил в душ. Диагноз — легкое сотрясение мозга. Женя очнулся, по¬шел в комнату и... И Андреев, не дав сказать ему ни слова, потребовал произвести ответный удар, иначе казак — вдвой¬не трус! Пол поблескивал осколками. Стекло отлетело даже на кровать. Я возмутился: «А не пошли бы вы в свой номер?!» На что получил скандальный ответ: «Тебя не спрашивают!» В позе Сашки вдруг так пронзительно проявились отчая¬ние, неимоверная тоска и такая обреченность! Он неожидан¬но чмокнул друга в окровавленный лоб и попросил все-таки ударить его бутылкой — «по-братски»! Казак вертелся и так, и этак, но в итоге под пронзитель¬ным взором синих глаз сдался и стукнул друга емкостью. Опять брызнули во все стороны стекла, Андреев спокойно стряхнул пепел с сигаретки и тихо сказал: «И все же, ты, Женек, трус!» Я уговорил Богородского уйти в свой номер, проводил его и, вернувшись, застал Сашку подметающим пол майкой «Лос-Анджелес». Дружок мой улыбался, извинялся и в конце концов заявил, что мы сделаем такие трюки, что казахи вздрогнут! Наступило «завтра». Трудно поднялись трюковые братья и спустились в холл. За нами пришла машина киногруппы. Ку¬бе было совсем плохо, и он спросил нас, нельзя ли для него поискать выброшенные вчера костыли? На время... Дорофеев полез в вырытый котлован близ отеля и обнаружил целехонь¬кие деревянные палки. Куба обрадовался, а Сашка в недоуме¬нии спросил: «А зачем ты их выбрасывал?» Куба поразился... — Ты ж потребовал?! — Врешь, Кайербек, ты с Женьком заодно! Евгений тяжело вздохнул и закурил. Андрееву было очень весело! В машине он подарил каза¬ку красивую майку «Найк», а Кубе — «Мальборо». Мы по¬ехали. Какими же мы были «слепыми друзьями», если за всем этим «чудачеством», грубостью, отчаянием, подарками, тра¬той заработанных денег на развлечения не заметили — за¬черкиваю! — не почувствовали, не увидели — Сашка рвет с жизнью! Ужасно. ...На месте съемок эпизода «Кокпар» шло народное празднество. Кокпаристы понаехали даже из дальних аулов и бились за победу страшно! В первый же день на массовых скачках «Аламан-Байга» выпал из седла паренек, и по нему проехало человек пятьдесят!.. Сам «Кокпар» начался позже, и тоже не обошлось без травм. Эта древняя игра подразумевала массу видимых и не¬видимых приемов: лошади обучены были кусаться, бить все¬ми четырьмя конечностями, всадники выбрасывались из се¬дел, их валили вместе с конями и т.п.! Условия же игры весьма просты: необходимо перенести тушу козла с одного конца поля на другой. Но что же творилось в этих «простых условиях»?! Визг, крики, куча-мала, порка друг дружки плетьми, ка-леченье животных — всего не пересказать! Я сам участвовал в «Кокпаре» пару раз, и это всегда происходило по-разно¬му, но всегда жестоко, дико и незабываемо. ...Мы наблюдали. Предстояло перенести некоторые сце¬ны на экран. Куба свел нас с колхозными и вольными джи¬гитами, нам много рассказывали, угощали горным кумысом (кобылье молоко) и выражали желание участвовать и помо¬гать на съемках. Начало: Андреев отказался от всяческой работы по безо¬пасности исполнения трюков. Не был привезен песок для подсечек лошадей, не сделан муляж козлиной туши (надо таскать пятидесятикилограммовую животину для натураль¬ности!), не оговорено точно с режиссером, «почему так, а не иначе». То есть, впоследствии, когда он монтировал фильм, ему казалось, что где-то спрятан крупнокалиберный пуле¬мет, от очередей которого валятся и лошади, и каскадеры. Соответственно, лучшие трюковые кадры в фильм не вошли. Общаться с Сашкой на киноплощадке становилось почти невозможно. И не потому, что он был постановщиком трю¬ков, а потому, что наступил момент, когда жизнь со всем ее окружением перестала его устраивать. Если он допускал просчет, были виноваты все! Если я ломал ребро в первый же день — значит толст, нетренирован, непрофессионален! Когда он сломал в последний день ногу на сущей чепухе — падение с лошади, разгон десять метров, — поразился, умолк и погрузился в какие-то мрачные думы, вывести из которых его никак не удавалось... Ну да по порядку: первый день был нелепым! Джигиты аулов услышали команду «мотор!», «камера!», подхватили козла и унеслись тысячной визжащей ордой куда-то к гори¬зонту. Ждали часа два. После объяснений, что они помога¬ют и лишь создают фон, «артисты» разочаровались и даль¬ше работали неохотно. Слава Богу! Мы изготовились на трюковой кадр... И то¬же оплошали. Джигит Дорофеев прыгал на полном ходу со своей лошади на мою и сбивал меня вместе с кокпаром (ту¬ша козла) на землю, но так как «подушка» отсутствовала, все произошло жестко... Туша свалилась, сверху рухнул на ее отрубленные ноги я, а завершили дело семьдесят килограм Дорофеева - мое подсердечное ребро сломалось. Сашка ничего не хотел слушать: «Сломал? Продолжай работать со сломанным — меньше есть надо»! С миллионом звездочек в глазах и прерывающимся от спазм дыханием я выбрал лошадь для тройной подсечки и работал дальше. Надлежало скакать с проклятой козли¬ной тушей, зажав ее коленом, и, когда Андреев с Дорофе¬евым прыгнут на меня с двух сторон, подсечь бедную кобыл¬ку. Все получилось, но я вошел в каменистый казахский грунт, не группируясь, так как на плечах зависли товари¬щи. Их покинутые лошади, вдобавок, «пробежали» по нашим спинам, и я лежал долго, пока не очнулся от крика своего ураганно¬го друга Сашки: - «Что разлегся, твою так! Работать надо!» Вот и весь разговор. Конечно же, я в тот день уже не трудился. У меня лоп¬нули пластиковые щитки на коленях, гудела голова, и реб¬ро не давало дышать — присел под тент санитаров и смот¬рел, как Андреев и Дорофеев делают следующий трюк. Сашка сработал прекрасно! После двух-трех элементов джигитовки он ухватился за луку седла дорофеевского ко¬ня, а своего в этот момент подсек... После трюка его перепачканное, исца¬рапанное лицо выражало одно — вот как надо трудиться! Он похвалил Сергея за точную партнерскую роботу, гневно глянул в мою сторону и пошел готовиться на «проскок стоя». Раз дубль, два дубль — мимо! Сашок сконфузился, обвинил лошадей, казахов, нас и перенес съемку на завтра. Утром я едва встал с кровати. Андреев был необычайно вежлив, принес кумыс, мы позавтракали и поехали на ки¬ноплощадку. Сашка и Дорофеев решили сделать «встреч¬ную подсечку». Два всадника идут в «лобовую атаку» друг на друга, а за пять-семь метров их лошади падают, по инер¬ции катятся вместе с ними вперед, и получается «бутер¬брод», из которого надо бы выскользнуть... У Сережи не по¬лучилось — Сашкин конек достал его задними ногами и сло¬мал переносицу. Андреев запутался ногой в поводе дорофеевской лошади, и она чуть было не утащила его в горы, но друг завопил на нее так грозно, что животное окаменело! Дорофеев отбежал подальше от киногруппы и махал мне ру¬кой — иди, мол, ко мне! Я кинулся к нему. Лицо окровав¬лено, нос уехал набок... Сняв майку, Сергей стирал брызжу¬щую кровь и переживал, что теперь мы почти все «слома¬лись». Я его успокоил, мы ушли к автобусу, а Сашка, уз¬нав об очередной травме, опять пришел в ярость и помчался готовиться к следующему кадру — падению на галопе с небольшого разгона. Через полчаса снова прозвучало «мотор!», храбрец хлопнулся оземь, и я услышал его крик: - «Карин!» Приблизился... - «Отвези меня в госпиталь — я сломал ногу!» Следующее утро мне не забыть никогда! Мы поковыля¬ли на завтрак — справа с одним костылем хромал Андре¬ев, слева — Куба, я, неестественно прямой, брел посреди... Мы шли и ухохатывались — так еще не работали!.. Завершился вояж на казахскую землю встречей на ки¬ностудии с инженером по технике безопасности, что инструктировал нас о «невысовывании». Бывший чекист прошел мимо, бросил взгляд на наше костыльное шествие и, спросив: «Все нормально?», проследовал дальше. Он не за¬метил «легких травм». В башке его навсегда засел инструк¬таж, и вояка, очевидно, спешил предупредить других работ¬ников о строгом выполнении предписаний о безопасности трудящихся: «Не высовываться!» Я мог бы еще подробней описать некоторые перипетии кинокартины «Песнь о Турксибе», и, наверное, это необхо¬димо, ведь казак Богородский, например, до того, как мы все «сломались», сделал роскошную подсечку на огромном вороном жеребце в закрытые ворота и выломил их головой. Причем, я подсекал перед ним и наперерез, а откатившись потом к Андрееву, сказал: - «Открывай!» Но он и не подумал дернуть за веревку: - «Женек и так вьедет...» Ну, что тут скажешь? Богородский, было, обиделся, но уже через полчаса, мы всем составом падали на галопе в горящие постройки и с домов от басмаческих пуль... Я, впрочем, тоже претерпел трю¬ковую шутку Андреева, слетав на этот фильм чуть позже, — «на денек, не больше, на трючок — и все!» (цитирую). Ока¬залось: - три падения, подсечка в гору, что абсурдно, и лошадь подсеклась, видно, поняв — надо! А также последующий отъезд без гро¬ша, ибо деньги были выбраны заранее. Но!.. Чем подробней я вспоминаю, тем тяжелей и тяжелей на душе. Я тороплюсь закончить этот черный трюковой сезон, когда я потерял половину себя — Сашу... Раненные камни Кинусь на этот последний фильм с Андреевым, чтобы разбавить фатальность картины, встречей с грузинскими каскадерами, единственными неконкурента¬ми и приветливыми, гостеприимными друзьями. Их компания являла собой очень индивидуальный, я бы сказал, даже экстравагантный подбор личностей, общение с которыми доставляло нам огромное удовольствие. Мы были дома!.. Вино лилось рекой, братские беседы поражали добро¬желательством, витиеватостью тостов, а также открытостью душ и готовностью выполнить любое наше желание! Конечно, не обошлось и без криминальных знакомств: - один наш гость по¬требовал в соседнем магазине шампанского для каскадеров! Он был с револьвером в руках и прибыл после закрытия... Однако, грузин грузи¬на понял! Он отпустил хулигану спиртное с приветом трю¬качам из Москвы! Многое нас поражало в чудесной Грузии. Иванов, например, после первых веселых встреч заявил: - «Грузия — это не география, а степень опьянения!» К тому же, познав ее сполна, к ночи выдумал новые названия вин «Сексашени», «Сексмараули» вместо традиционных «Киндзмараули» и «Ахашени» и прочее... Не могу не вспомнить отца кавалеристов студии «Грузия-фильм», Мартына Сер¬геевича. Он был похож на пожилого Бельмондо, но со вставной челюстью, так как в далекой трюковой юности сделал под¬сечку зубами, оставив в ремне штрабата (приспособление из кожи) добрую половину кусательно-жевательного аппарата. Ну, разумеется, это легенда, и она рассказывалась «вти¬хую», но то, что он посвятил себя кинематографу и травми¬ровался на благо оного неоднократно, - бесспорная правда! «Дети» его славились храбростью, профессионализмом и та¬лантом гулять предельно весело! Задолго до этого приезда я был знаком с некоторыми из каскадеров Тбилиси и, в частности, с Юриком Григоряном, «армянином грузинского розлива», по его собственному выражению. Он был маленького роста, обладал большим но¬сом и огромным сердцем! Когда мне понадобилось, однажды ( «Раненные камни» ), переделать неказистую подсеч¬ку, а лошадь не шла, Юрик дал мне свою, заранее зная, что я могу сломать ей шею, хотя бы потому, что поперек седла ле¬жал «плененный» Дорофеев, а значит риск ввиду двойного веса увеличивался!.. Слава Богу, все обошлось. Конек сделал почти сальто, когда я его подсек, и мы втроем раскатились в разные стороны. Хорошо знал Юрика и Андреев. Григорян относился к нам действительно по-братски и, когда Сашки не стало, ры¬дал, как ребенок. Потом плакал и я... Уже будучи в Париже, зимой 92-го года получил весть, что Божьего человека Юрика Григоря¬на забила ногами советская милиция за неделю до путча ми¬литаристов - Светлая ему память! Жизнь прежде не подавала никаких видимых сигналов, что некоторых из нас скоро не станет!.. Мы рисковали, ве¬селились, гуляли по чудесному Тбилиси и хвалились друг другу трюковыми победами и будущими планами. Мой рассказ о Юрике впереди, а сейчас вместе со всей бригадой грузин надо «ограбить поезд», «напасть кой на ко¬го на горной дороге», совершить множество падений и на землю, и в воду, а также на коробки (высотный трюк, заду¬манный мною как тройной каскад, дублирующий полет в пропасть погибшего уже от сабли героя бандита). Предстояло также продубли¬ровать актеров в некоторых опасных эпизодах баталий и драк. Большой объем работы вестерна нам был по душе. Лошадей Мартын Сергеевич давал безоговорочно, а друзья прибывали на на них к началу съемки, как часы — точно. Правда, начало фильма как-то затяну¬лось и мы уехали в Кабардино-Балка¬рию, а снова посетили любимый Тбилиси, уже без Саши... Кстати, первое, что меня поразило по приезде в Нальчик, — в го¬рах не стало выбранного мною места для тройного падения — скалу взорвали! Как мы ни спешили жить — за нею пос¬петь невозможно! Усекновение скалы произошло потому, что местные власти решили расширить дорогу и круто изменили виденный ранее пейзаж. В ярости, я хотел прыгнуть с водопада (20—25 м), но Андреев воспротивился, так как подготовка к этому отняла бы у нас время, положенное на другие трюки. Пришлось отложить, но впоследствии я не жалел, так как сделал падение, правда, с двойным каска¬дом, вернувшись в Тбилиси, и на том месте, где Дорофеев и Андреев летали горящими на фильме «Путешествие будет опасным». Получился трюк в память о Сашке... На картине «Раненные камни» мне не нравилось многое: постоянные разговоры в киногруп¬пе, какую я дал взятку директору и сколько сами урвем за работу. По¬чему так? Не знаю... Быть может, мой внешний вид в первый приезд с шоу на Сахалине вызывал негативные ассоциации. Очевидно, лысый, обгоре¬лый и с кровавым глазом, я олицетворял для некоторых об¬раз советского взяткодателя и мафиозо? Забавно, но все ведь это проделывали лица благообразные, а я не тянул даже на их шарж! Тем не менее необходимо было продол¬жать работу и мы занялись драками, дуэлями героев и кон¬ными трюками, коими изобиловал сценарий. Не знаю, ин¬тересно ли это для европейских коллег, но до последнего времени мы выбивали окна, то есть рамы, застекленные обычным способом. Заказать спецстекло для такого «трюч-ка», да еще высоко в горах, считалось производственной ди¬костью! На то он и советский каскадер, чтобы делать кад¬ры, максимально приближенные к реальности! И мы дела¬ли... Пишу это как предисловие к драке в интерьере. Подпи¬лив рамы, мебель, полки, расставив кувшины из глины, подложив минимум имеющихся защитных средств на части давно израненных тел, бригада весь этот атрибут раскроши¬ла друг о друга за день и приступила к конным трюкам. Горные речки, берега и дороги — не самые лучшие места для подобного каскада, но подсыпали песочку, землицы, иска¬ли отмели, очищали их от камней и нам удалось не убить ни одной лошади и не пораниться самим. Ушибы, царапины в счет не шли, ибо еще старые кавалеристы говаривали: «Сесть на коня — уже трюк!» Я согласен. Упасть — тем более!.. Итак, вволю накрутившись с лошадками и без, я занял¬ся постановкой двух дуэлей, а друзья затомились от без¬делья и стали проситься на родину. Туда же стремились и украинцы. Поэтому с общей по¬мощью удалось довольно быстро сделать удачные схемы бо¬ев и, взяв хороший по тому времени аванс (пятьсот рублей), мы собрались в Москву, а киногруппа — в Киев. Вечером Андреев, резко изменив маршрут, уговорил ле¬теть Кубу в Питер — погулять, а потом быстро напился (так всем показалось) и попросил меня отвести его в номер эта¬жом ниже, так как его сильно качало... Вырываясь, он па¬дал в коридоре, скатился по лестнице и такое плел, что у меня щеки заныли от хохота. Дружок кричал: «Люблю Иру!.. Выше каскаде¬ра — только небо!.. Весь мир у наших ног!» И прочее, и прочее... Наконец мы добрались до его комнаты. Я пожелал ему всего хоро¬шего и двинулся к двери... Вдруг, абсолютно трезвый голос Саши меня остановил: - «Посиди, кое-что скажу...» Я присел. — Если со мной что-нибудь случится, хочу, чтоб ты со¬общил Ире... — Обязательно! — Не шучу... — Саш, ты же к ней летишь, вот сам и сообщишь. — Я сделал перед вылетом отсюда рентген... У меня оста¬лось одно легкое! — Так, пойду-ка я спать... — Ну иди, дурачок! Андреев, не раздеваясь, бросился на кровать и захохо¬тал. — Последняя просьба... - Говори. — Брось помидорчик. — На! Я дал ему помидор. Дружок засунул его целиком в рот и стал мне строить пресмешные рожи. — Доволен? — Карин, через два дня жду тебя в Питере. — Хорошо. — Точно? — Точно. — Смотри — ты сказал!.. — Ну все, все, спокойной ночи. — Пока... Лицо его опять стало угрюмым. Андреев отвернулся к стене, а я, облегченно вздохнув, вышел — уснет! Ничто ме¬ня не насторожило, смолчала интуиция, и я даже не поде¬лился с товарищами «глупостями о легком» и т.д. Поднял¬ся, помню, наверх, поболтал с Ивановым и тоже лег спать. Наутро мы разлетелись в разные стороны. Денек в Москве я отдохнул, почитал, побродил по Москве, позвонил знакомым, а ночью меня разбудил Андреев. Голос в трубке был обычным, дружок спокойно напомнил: - «Завтра вылетай, жду. Позвони моей мамке — привет!» — Привет... Всю жизнь мне казалось, что я не самый толстокожий из людей, что могу чувствовать происходящее в душах близ¬ких... Какая ужасная самоуверенность и недалекость! Снова — ноль беспокойства, и лишь шевельнулась мысль: «А почему бы и не слетать? Сашка, Куба, Ира...» Но я погулял в Москве еще денек и дождался рокового звонка из бывшего Ленинграда. На этот раз говорил Куба. Казахский друг плакал, пытался рассказать все сра¬зу, но внятно произносил лишь одно: - «Андреева больше нет! Сашка повесился!..» Наверное, это было началом моего теперешнего парали¬ча. Трубка упала, мешком рухнуло на кровать тело, в душе, вдруг, лопнуло незримое пространство и из него выполз ужас... Мозг повертел происшедшее, как кубик-рубик и, найдя самое оптимальное, пришел к веселому выводу — шутка! Я поднял трубку и сказал все еще рыдающему Кайербеку-Кубе, что вылетаю немедленно и дам обоим так, что они навсегда утратят подобный юмор! Тут нас прервали, голос казаха куда-то пропал, и вместо него прилетел тяже¬лый стук — стук сердца... Я неожиданно поверил. Господи, что делать?! Как же так!.. Са-а-ш-к-а-а!!! Лет десять у ме-ня не получалось плакать. Сейчас же, я беспомощно захлопал глазами и из них хлынули слезы. Что делать?! Иванов гулял в эту ночь в соседнем доме, у молодой. ве¬селой четы - надо звонить!: — Вася, привет. — Кто?.. — Дай Витю! — Карин, ты? Ему плохо... — Василий, позови Иванова — Андреев погиб. — Что?! Через десять минут пришел помятый, с какой-то беспо¬лезной надеждой в глазах Виктор. — Пр-равда?.. — Правда. Снова позвонил Куба. На этот раз в разговор вмешивал¬ся еще один приятель и сомнений не осталось... Юморист Иванов заплакал: - «А мы?..» - Почему-то первое, что произ¬нес Виктор. Я достал остаток коньяка, мы выпили и затем стали, как роботы, передвигаться по комнате: я — одеваясь, а он — листая записную книжку. — Поехали. — Такси вызови. — На дороге быстрей поймаем. — А коньяк?.. — Купим. У нас магазина три в сторону аэропорта. Мы вышли на улицу. ...В «Шереметьево» билетов не оказалось и оставалось расчитывать лишь на случайные места. Проводив один са¬молет, Виктор и я поднялись в ресторан второго этажа и стали ждать следующего. У меня никогда не получалось много пить. Двести грам¬мов коньяка за вечер было лимитом. Состояние нетрез¬вости я не любил и даже опасался. К тому же оно не пришло ко мне ни разу в жизни. По молодости я пытался, но нас¬тупало физическое отравление, а опьянение не приходило. Думаю, папка Сильвер выпил и мою долю тоже... К чему я пишу этот ненужный бред? К тому, что мы вы¬пили с Ивановым три бутылки и, как говорится, ни в одном глазу. Быть может, из-за того, что постоянно плакали? Метрдотель, - строгий страж Сухого закона, остановил ис¬полнительных официантов и нас никто не тронул. В некой шапке-невидимке, с оболочкой из горя, мы миновали через час неприступный кордон из желающих улететь и скоро приземлились в Питере. — Такси... — Очередь... — Частник? - Да. Подбежал толстяк с масляной улыбкой: - А ну, за четвер¬так?! И действительно попросил двадцать пять рублей за по¬ездку по указанному адресу. Я всегда не любил Ленинград. Быть может, за погоду, быть может, чувствовал каким-то мистическим образом, что он для меня трагичен как город... Иванов вовремя ухватил меня за руку: - Не бей! Сейчас глав¬ное доехать, пока Сашку не увезли... — Но я знаю город! Эта рожа хочет в пять раз больше! Рожа, ты знаешь, что в квартире лежит наш погибший друг и мы спешим?! — Саня, кому ты это?.. Толстяк ретировался. Диспетчер долго не сажал нас в такси... Потом, вдруг, что-то по¬нял и махнул очередному водиле - мы уехали. ...Андреев нас ждал. Его ноги перегораживали узкий про¬ход на кухню, а тело стыло на кафеле, с открытыми всему миру глаза¬ми. Куба выглянул из комнаты и в ванную не вошел. Това¬рищ находился в состоянии горячки и все время плакал. Виктор закрыл Саше глаза и рот... Мы обыскали карманы — ни записочки! Возле унитаза лежал советский паспорт с отпечатком протектора андреевской кроссовки и окурок «Мальборо». Друг, якобы, удавился стоя... Надел себе петлю, накинул другой ко¬нец на трубу и силой остановил дыхание и жизнь. Никогда не поверю!.. Он, несомненно, пребывал в затяжной дипрессии от давления на нас коммуниста Аристова и пособников, от грядущей свадьбы его любимой Иры, но единственное, что могло ввиду всего этого произойти – кураж! После бутылки коньяка, друг провел шоу с паспортом, выкурил последнюю сигарету и примерил петлю... Но только примерил! Для меня очевидно одно, - алкоголь сгубил Сашку. Ведь ему и в голову не пришло, что расширенные сосуды предельно быстро реагируют на подобные шутки с петлей. Миг! И друг потерял контроль – кровь перестала поступать в мозг, а значит ноги отказали и тело провисло... Конец. Виктор положил на лицо Саши платок, и мы вышли из ванной комнаты. До приезда ментов, мы не имели права перенести тело Андреева на кровать и даже изменить его положение. Двухкомнатная давно не ремонтированная квартира, где все произошло, рас¬полагала к любому криминалу. Со стен свисали клочки обо¬ев. Вдоль стены лежал штабель оструганных досок, на них сидел потрясенный Куба... В спальню и заходить не хотелось... Подъехал приятель Андреева, молодой каскадер Володя, привез коньяк, - выпили. Куба рассказал, что был следователь, ос¬мотрел ванную, снял с помощником показания и заставил его связать аналогичный узел, что и на петле покойного. Куба связал... Милиционер ходил, сравнивал, затем, не долго думая, составил акт и уехал. Коллега его сказал, что за телом при¬будет спецслужба. Так и сидел наш казахский товарищ весь день, ожидая ее, страшась выглядывать в коридор, и молил Бога, чтоб мы успели до этой самой «службы». Мы успели. Очень странно, что оперативники оставили паспорт, и удивительно, что не закрыли глаза покойнику, - за¬были, видать, печальный, но христианский обычай – служба!. Господи, как было тяжело! Я предложил спуститься вниз, на улицу. На детской, раздолбанной взрослыми посе¬ленцами площадке, мы сели на скамеечку и закурили. Ок¬тябрь. Осень. Проклятый город! — Куба, сможешь подготовить отправку Саши в Москву? Володя тебе поможет, а мы с Ивановым сейчас улетим, при¬готовим все для похорон и сообщим матери... Кайербек замахал руками: - «Конечно, конечно!» Только бы не видеть в такой момент мать... Ясно. И тут, во двор медленно въехал серый автобус без окон. - Они! Куба опять заплакал и заходил вокруг скамейки: - Я не пойду наверх, я не пойду! Володя остался с ним. Я не помню, пус¬тили ли нас с Ивановым наверх, но ясно помню, как мы погладили грязный автобус с Сашкой и он уехал, а наши го¬ловы залил гнилой, петербургский дождь. У меня нет сил описывать сцену с мамой, как она отк¬рыла дверь, как не найдя за нашими спинами сына, все поняла и подала назад, размахивая перед лицом руками, как бы от¬гоняя пришедший кошмар. Я не в состоянии точно оценить словом, предложение похоронной службы города «великого Лени¬на»: - отвезти тело в Москву на обычном такси, укутав его простыней, так как была нехватка гробов и лишь скажу пару слов о похоронах... Мы с Богородским привезли к кладбищу тройку лоша¬дей — фактически выкрали их и тарантас в одной из под¬московных баз для шоу. Пока выгружали, да запрягали, Иванов петлял на автобусе с родственниками, оттягивая время и давая нам подготовиться. Затем трюковая бригада встала на поднож¬ки экипажа, казак Евгений сел на козлы, и процессия потя¬нулась к месту захоронения. На крышку гроба я прибил длинный двуручный меч. Мы сказали последние слова и наш Сашка исчез под землей. Духовой оркестр дружеского кавалерийского полка иг¬рал мелодии «Битлз»... Не знаю, какой разум вложил мне в уста черный текст, но я его произнес, и он сработал. Сказал я следующее: - «Теперь мы начинаем умирать...» И через пять лет милиция убила Юрика Григоряна, полу¬чил ножом в живот Антон Смекалкин и чудом выжил. Сел в тюрьму Сергей Дорофеев, обвиненный перестроечной милицией за мафиозность, а в принципе за прошлую лю¬бовь к каратэ и вечное свободолюбие. Был кем-то застрелен у дома Сергей Тараканов, - друг Дорофеева и наш товарищ по съемкам, а много позже казахский каскадер Кайербек(«Куба»). Ве¬селый юморист Иванов уехал в Америку в поисках нормального общества и без перспектив коммунизма, начальников аристовых, гуман¬ной милиции и подальше от происшедшего кошмара, Уехал с Са¬шей в сердце... Себе же, я оставляю «послесловие». После окончания выс¬ших режиссерских курсов( мастерская Ролана Быкова) участвовал в фестивале каскаде¬ров мира в городе Тулуза, где при неудачном падении с тридцати метров сломал позвоночник, живу в красивом, радушно принявшем нас с женой Пари¬же. В Москве остались родители, дети, друзья... Вспоминая о прошлом, думаю, что прожил очень много жизней. Предпослед¬нюю, - с 1986-го по 1989 год, быть может, совсем странно... Трудился в это время много, - около сорока фильмов, но это уже дру¬гие воспоминания, другие трюки — без Андреева... Другая жизнь. .. © Copyright: Александр Карин 2, 2013 Свидетельство о публикации №213071501206 В центре кадра ,Постановщик трюков Николай Ващилин в образе шведского пехотинца атакует петровских солдат в Полтавской битве... Чтобы заключить договор постановщика трюков на фильмах киностудии им.Горького требовалось разрешение -рекомендация от директора Мосфильма и консультанта по трюкам Мосфильма....Такие были времена ! Ни Андреева А., ни Карина А. к работе на фильме-сериале США "Пётр Великий" не подпустили бы близко,если бы ни я. официальный постановщик трюков Николай Ващилин , не взял бы на себя за них ответственность перед дирекцией студии им.Горького и куротором от КГБ СССР... Лана Волконская и режиссёр и продюсер Марвин Чёмски смотрят по видео материал съёмок и делают поправки на второй дубль....Суздаль. октябрь,ноябрь 1984 Каскадёры А.Савич,николай Ващилин,Владимир Шлыков,Роман Романов, Пётр Великий. Суздаль, 1984 Бибо Кумалагов, С.Дорофеев, А.Смекалкин, Роман Романов, М. Кантемиров ,Суздал. 1984 Постановщик конных трюков в сериале "Пётр Великий " США -Усен Кудайбергенов совместно с Николаем Ващилиным / Актёр Нилсон и каскадёр Александр Ковалёв..Суздаль,октябрь , 1984 Пост Господа каскадеры. ч. 4 Александр Карин 2 В этом сериале "Россия молодая" работал , выдавая себя за каскадёра,информатор и друг В..Путина, куратора Ленфильма от КГБ СССР Олег Соклов,будующий доцент ЛГУ Спб. и рачленитель своей аспирантки в 2019 году Кстати в 1982 году был осуждён в составе банды самбистов-каскадёров Сергей Суслин ,друг Аркаши Ротенберга и Вовы Путина по самбо в 1970-1975 в спортроте СКА, который тоже убил из ревности свою жену,расчленил и закопал её в сквере у дома в Ленинграде, а тётя с собачкой нашли тело и сообщили в милицию...Тело было завёрнуто в лзюдогу-кимоно сборной СССР..Пришли с обыском к Сергею Суслину - а там музей из награбленных ценностей...Ну и сдал Серёжа Суслин всю группу и рассказал про Япончика, которого тут же арестовали в Москве и дали 14 лет....В тулунской тюрьме дружки и встретились,вспомнили как тренировались в ЦСКА восточным единоборствам и снимались в кино каскадёрами с Машей Иншаковым....Каскадёр Евгений Топоров тоже сидел с ними в Тулунской тюрьме 13 лет и многое рассказал мне при случайной встрече в Питере в 1991 Как Олег Соколов убивал свою жертву в надежде на крышу https://www.youtube.com/watch?v=CfFj4_K1eWY&featur... Россия молодая сериал Именно в таком настроении наша интернациональная банда отправилась на фильм «Россия молодая». Мы немно¬го заработали перед этой картиной деньжат, накупили себе джинсы, кроссовки, летние майки с иностранными титрами и грянули в город Выборг. Все началось сразу: у поезда каскадеров не встретили, номер — на пятерых один, контракт не подписан, а рожа ди¬ректора похожа на отполированный сучок дуба. Не то что¬бы он был мощным на вид, нет — сучок есть сучок, но уп¬рямством действительно напоминал это крепкое дерево. Усен не унывал! В очередной раз у него активизирова¬лась «звездная болезнь», и он объявил, что каскадеры обе¬дают, ужинают и даже завтракают только в ресторане! Так прошла неделя. Деньги кончились — работа не нача¬лась! Я, правда, снялся в первом эпизоде небольшой роли, (на второй приезжал пофехтовать с Н. Карповым, спасая плененного героя картины Крыкова (Борис Невзоров) из трюма шведского корабля), поставил одну драку с замечательным человеком и актером Александром Фатюшиным, Усен разработал трюки по всей кинокартине, а ре¬жиссер и сучок-директор контракта не подписали и объяви¬ли, что мы слишком дорогие трюкачи для телесериала... Бо¬городский и Андреев согласились с этим моментально и где-то заняли денег. Отель бригада не покинула, директор стал скрываться, опасаясь травмы, а казак и Сашка загуляли так, как давно себе не позволяли за неимением средств. Друзья купили «скэйт-боты» и на этих досках обкатали все коридоры гостиницы. У администрации начались пробле¬мы: иностранцы жаловались! - Как это так? Русские пьют меньше, а шумят больше! Финны недоумевали... Вопрос встал ребром — что делать? «Активизироваться!» — заявил Усен. Он позвонил в полночь директору, с утра мы окружили его «Волгу» и вывели на беседу. Сучок отказался покупать обратные билеты на поезд, а наш патрон взорвался и минут пять вопил о киргизской мафии, которая в пути! Пулеметы, автоматы, пушки — все бы¬ло в угрозах маленького террориста. Сучок сдался... Все-таки он имел многое от дуба, тупость породила страх. Мы уехали, но! Описать последнюю ночь я просто обязан. Полночь. Мы лежим в пятиместном номере, и горечь за профессию не дает уснуть. «Что за невнимание к каскаде¬рам, часто граничащее с садизмом? Неужели свои права мы можем отстаивать только кулаками и угрозами? Где защита прав человека и профессионала? Какие умы, наконец, смек¬нут, что это опасное дело «каскад» необходимо отечествен¬ному кино, что наша жизнь дороже 56 рублей? Когда без¬душные работнички аппарата перестанут пить нашу кровь?» — Никогда! В комнату вошел казак Евгений, сел против бригады и вроде как приготовился дискутировать. На самом же деле не¬вооруженным глазом виделось, что он далек от реальности и находится либо все еще в ресторане, либо на пути к родной станице. Оказалось, второе предположение точней — Богородский ехал к батьке! Гордо выпрямившись на стуле, он окинул номер орли¬ным взором, попытался запеть, но Андреев внятно сказал: - «Женек, пой в коридоре!» Песня не получилась. Зато на ка¬зака вдруг накатила такая ярость на неудавшуюся жизнь, что он схватил со стола открытую банку с томатным соусом и вылил ее вместе с монологом в пространство. Бешено жес¬тикулируя, друг наш выкрасил стены, потолок, простыни, наши новые вещички в кровавый цвет помидора... Евгений сказал все: - «плювал» он на москалей. Великий Дон еще отвоюет свободу, атаман Войска донского пожалует ему хорунжего, и вообще у Богородских все другое — и нравы, и семья, и дети! Он был прав! Возразить нечего, к тому же неиссякаемая банка заливала уже наши лица, и мы с хохо¬том кутались в простыни, пытаясь успокоить буяна. Андреев встал... Евгений сел... На слове «дети» его пробила слеза: - «Костюшка, Алешка, что я могу вам дать?» Суровый родитель грохнул кулаком по спинке стула, разбил его в щепки, из раны на руке полилась кровь... Но, как говорится, - «что у пьяного на языке, то у трезвого в голове». Все так! Монолог казака соответствовал истине, но форма и содер¬жание находились в таком несоответствии, что мы тоже пла¬кали, правда, от смеха. Сашка, в итоге, успокоил Женю, и мне почему-то кажется, что именно с этого момента у казака начались обиды на всех и все и возросли претензии к советскому кинематографу. Просто¬душное сердце верно чувствовало изъяны экранной струк¬туры, не хотело мириться ни со взяточничеством, ни с убий¬ственным равнодушием к жизни другого... Разочаровавшись в «России молодой», Усен снова увлек нас на Восток. Ловлю себя на мысли, что пишу о своей работе и друзь¬ях примерно так, как думает большинство зрителей: «Кас¬кадер ведет вольный образ жизни, часто выпивает (возмож¬но, для храбрости), плохой семьянин и очень богат...» Знаете, отчасти верно! Но чем был богат я, например? - Друзьями, возможностью риска для экрана страны и, ко¬нечно же, гордостью за свое опасное и часто никому не нуж¬ное занятие. Право писать о трюках беззаботно, не останавливаясь на труднейших приготовлениях к кадру, фильму, выбирается самостоятельно, хотя впредь мне хочется восполнить этот пробел и отдать долг колоссальной деятельности во имя ис¬кусства и, несомненно, в целях собственной безопасности. Ведь что имеет советский кинематограф для успешной реа¬лизации фильма и сохранения жизни каскадера? - Малость! Контракт, где пишется: «Группа не несет ответственности за его здоровье», трюковой транспорт, который стар или раз¬бит, лошадей, коих собирают в окрестностях киносъемок из-за дешевизны, а также полное дилетантство и беспомощ¬ность при изготовлении спецприспособлений. Не хочу оби¬деть вечных русских Кулибиных, но каждая кинокартина начинается с изобретения «нового и деревянного велосипе¬да». Создается впечатление, что все усилия народа потраче¬ны на совершенствование единой партийной системы. О чем, бишь, я пишу?.. А! - Так какова же реальная жизнь со¬ветского каскадера? В чем она, где? Для этого я должен вновь пуститься в бесконечные странствия по республикам и киностудиям, чтобы посильно рассказать обо всем виден¬ном и сделанном нами в профессии. Господин Великий Новгород. Усен убедил Сатара и Султана поехать в киргизский Даллас и отработать на стадионе пару номеров в шоу. Я тут же улетел в Москву. Андреев сердито отреагировал на это, но уже утром следущего дня прибыл следом с огромным арбузом и дыней. За завтраком, друг повинился, добавил, что братья Дикамбаевы тоже не поверили Усену и уехали в Бешкек. Через месяц мы узнали, что наш гений помчался на шоу один, джигитовал, затем поджег попону коня, себя и проскакал по стадиону приведя в восторг всех кроме директора – денег тот не заплатил. Не успели мы прикончить и половины арбуза, как раздался звонок и наш новый товарищ и каскадер Виктор Иванов предложил работу – мы согласились. Виктор (кстати помните его «ленини-ану» — копилка с Лениным, мозаичное панно в столовой со¬ветской зоны) и просил срочно при¬ехать в Новгород для совместной, но небольшой службы у «Господина Великого Новгорода» — так называлась эта ки¬нокартина. Иванов слыл уважаемым каскадером-одиночкой, был популярен и как исполнитель, и как постановщик трю¬ков, также отличался исключительным юмором и неболь¬шим дефектом речи, что придавало его личности оригиналь¬ность и не мешало говорить всегда и всюду правду о проис¬ходящем. По ходу рассказа я попытаюсь его цитировать. Для начала - пара фраз: «Что вы думаете о происходящем в стране?» (Вопрос журналистки.) Ответ: «В-в-все!» — Вам не мешает в работе то, что вы заикаетесь? — Н-н-нет, я в это время думаю... Итак, нас встретил обаятельный блондин среднего роста с мужественным, слегка помятым лицом и саркастической улыбкой на губах: «К-курорт, а не картина: пять дней жду — шесть раз в-выпил!» Мы с Сашкой расхохотались: - В чем дело?.. - Ф-фашистов не хватает, завтра пришлют пол-училища советских прапорщиков! Прапорщиков действительно прислали, но съемок не было еще три дня. Объект располагался на лесопилке. На путях стоял паровоз с «теплушками», и шли ночные репетиции по угону жителей в Германию. Так сказать, не повеселишься, - плач массовки, автоматные очереди и бесконечный осенний дождь. Новый друг поставил трюковую задачу: мы с Андреевым — охранники на вышке, он — советский офицер, бросающий в нас гранату... Предельно ясно. Правда, перед этим кадром — несколько сцен драки советских военнопленных с фашистами. За один день наше «трио» соорудило четырехметровую вышку, опробовало «гранату», заказало двойной заряд, что имело последствия... И еще сутки мы дожидались команды «мотор», репетируя нападение на охрану. Шел дождь, было зябко, противно, прапорщики били холостыми зарядами с опасного расстояния, и мы с Андреевым ретировались в избушку сплавщиков, поставив ультиматум Иванову о нача¬ле деятельности лишь в кадре. Виктор объявил его режиссеру и с радостью присоеди¬нился к бунтующим исполнителям. Нас с Сашей это пора¬довало — сначала душевный настрой товарищей, а уж потом проблемы экрана. Мы уединились в дощатой избушке с работниками лесо¬сплава и под рассказы бывших зэков попивали чаек с конь¬яком (право слово, совсем чуть-чуть, для приличия...). Со¬беседники оказались интересными людьми. Один отсидел еще при Сталине (так и не поняв, за что), другой потерял зубы в лагерях фашистов, а свободу — на Родине как ее «изменник» ввиду пребывания за «ненашей колючей про¬волокой», третий был моложе и претерпел несправедливость уже при дедушке-кукурузнике, то бишь Хрущеве. Оказыва¬ется, он вывез за село третировавшего его несколько лет участкового, бывшего гэпэушника влюбленного в его жену, поведал ему длинную историю о том, что если хочешь су¬шить мозги кому-либо — возьми петуха, оторви крикуну башку, достань мозги и суши! Затем он произвел выстрел солью крупного помола по заду милиционера и вернулся к нежно любимой супруге. Через несколько дней ревнивца сослали в Сибирь, затем на лесосплав Новгорода, где он и остался. Жена не дождалась и вышла замуж за раненного в зад бывшего гэпэушника. Кампания нам понравилась. Виктор рассказал в ответ несколько случаев трюковой биографии, чем очень повесе¬лил гостеприимных хозяев. Наступила ночь съемки. Маститый советский режиссер Салтыков сел в кресло под зонтом, оделся тепло, а участни¬кам сцены предложил разуться и в одних гимнастерках репе¬тировать важный эпизод часа, эдак, три. На последних минутах один прапорщик выстрелом в упор ранил товарища холостым зарядом (как мы и ожидали), а затем камеры развернули в сторону вышки с охранниками, и Иванов взял гранату... То ли вышка отсырела, то ли заряд был мощным, но вышка не упала от взрыва вперед, как предполагалось, а просто развалилась, засыпав нас с Андреевым бревнами! ...Капал дождь, рассеивался дым взрыва, режиссер, кута¬ясь в шарф, шептал в мегафон: «Лежать, каскадеры, ле¬жать!» Мы незаметно ощупывали конечности, что же отло¬милось на этот раз?.. Потом прозвучала команда «Стоп!», и Иванов с работниками киногруппы выкопал нас из-под бре¬вен. Режиссер остался недоволен — в кадре было слишком дымно, а это неправдоподобно! Хромая на все ноги сразу, Сашка и я удалились к нашим зэкам, которые успокоили и очень обогрели... Однако, на другой же день мы покинули неприветливую киногруп¬пу, так как директриса ничего не заплатила! Прощай, «свободолюби¬вый Великий Новгород»! Иванов вскоре уехал заканчивать другой фильм, в Москве появился Богородский и нас вызвал на картину верный Усен. Ура! - Снова Восток. С седлами и сумками Андреев, Бого¬родский и я ступили на плавящийся от жары асфальт. Вда¬ли плавал в мареве небольшой аэропорт, и сквозь неясный гул встречающих, рвались к нам голоса братьев-киргизов. Юность гения Сначала был Ургенч этот, некогда, центр торговых дорог пустыни (воз¬можно, здесь пролегал знаменитый «Шелковый путь»), ны¬не же, обшарпанный незримым государственным напильником грязный городок. Отель был плох, вода в канале коричнево¬го цвета, и мы едва дождались переезда в фантастическую Хиву (впрочем, тоже изрядно заброшенную властями). Новый фильм назывался «Юность гения, или Авицен¬на». Снимал его талантливый и интеллигентный режиссер Ильер Ишмухаметов. Картина нуждалась во многих кон¬ных трюках и небольших баталиях. Сами понимаете, нас это очень радовало! Голодная зима миновала, мы подписа¬ли контракты и вновь обрели некий официалитет. Живой достопримечательностью фильма была экстрасенс Джуна. Она играла роль колдуньи Юны и в перерывах ле¬чила своими волшебными руками всех, кто в этом нуждал¬ся. Сначала ее номер оккупировали жены партийных секре¬тарей, затем прошел слух о желании местной мафии похи¬тить целительницу для излечения главы преступной органи¬зации в горном селенье... Усен потерял покой! Три ночи он дежурил под балконом Джуны с огромным нестреляющим маузером... Слава Богу, все обошлось без пальбы и нападений. Наш шеф претерпел глубокое рыцарское разочарование. Маленький киргизский Дон-Кихот нуждался в стрессах, быть может, больше любо¬го из нас. Хороши восточные лошадки! Обученные хозяином бить и кусать любого, кто приближался на опасное расстояние, они доставили каскадерам массу хлопот. Чтобы въехать в кадр, каждый из нас просил владельца предварительно на¬кинуть на голову коня халат, прыгал в седло и затем на ви¬ду смеющейся киногруппы демонстрировал эпизоды родео. Надо сказать, занятие интересное, но не тогда, когда стоит камера, одеты актеры и т.п. Я, лично, сменил двух «мустангов», прежде чем укротил невысокую кобылку. Думаю, она имела доброе сердце и кое-что смыслила в кинематографе. Изготовились камеры, люди, лошади, и по команде «мо¬тор!» пошел заезд. «...Авиценна спасался от погони. Его конь вылетел на об¬рыв, замер на мгновение и ринулся вниз!» (Почти цитирую.) Все так примерно и вышло. Конечно, «слуги эмира», то есть мы, дол¬го загоняли коня гения медицины короткими арапниками на обрыв и очень переживали, что он не хотел прыгать, но трюк в итоге получился! Как мы и предполагали, Усен си¬дел в седле до конца. Причем сначала вынырнул жеребец, а уж потом наш шеф. — Коня спасите!.. — завопил директор фильма. — Меня, — выдохнул отбитыми легкими Усен. Каскадеры попрыгали в реку. Горная, мутная от дождей и необычайно сильная, она с радостью подхватила всех и понесла к далекому бетонному мосту. В такое половодье вы¬жить между его опор было сложно... Как нас ни вертело, си¬туация просчиталась сразу. Султан отбуксировал Усена, а Андреев, Саттар, Богородский и я пустились в догонялки с лошадью. Вопрос: - «А почему не предусмотрена страховка?» Ответ: - «На это нужны средства, а жизнь советского кас¬кадера дешевле!» ...У старого двадцатидвухлетнего жеребца отказали в воз¬духе ноги. Мы захлебывались глиняными струями, тащили его к берегу и негодовали, что он совсем не сопротивлялся течению и не хотел жить! Возле самого моста нам удалось вырвать лентяя из потока и вытащить на берег. Казак ярил¬ся, бил его под живот, заставляя встать, а конь не мог... Чуть позже пришел ветеринар, констатировал паралич и всадил жеребцу длинный штык в сердце — чтоб не мучался. Достойный конец — прыгать всю жизнь через препят¬ствия, а потом — головой вниз... Штык в сердце! Я видел подобное несколько раз. В принципе с каскадерами все ясно: «Сам умри, а кадр доде¬лай!», а вот с лошадьми... Однажды я ехал по Подмосковью и увидел на обочине грузовик. В кузове понуро стоял серый конек, и что-то зас¬тавило меня остановиться... Господи! Это же мой первый чет¬вероногий партнер из школы Филатова. — Грифель! Жеребец вяло повернул голову. — Куда его везете, парень? Водитель отшвырнул сигарету: — На мясо... Слезы хлынули из глаз! Я полез в кузов. Кино выбило из Грифеля все: - кожа провисла, хребет в шрамах, ноги опухли, ухо отрезано... Водитель поразился реакции постороннего и даже помог мне, так как одна нога у меня было загипсована по колено, а на щеке пузырился ожег. Парень не задавал вопросов. Он завис на подножке и молча наблюдал, как крупный усатый человек обнимал «мясо» за шею, рылся в карманах и про¬сил прощения за кинематограф, за отсутствие сахара, за не¬возможность выкупить его жизнь... Сколько же раз я видел свою собственную судьбу как в зеркале! Лошадь Усена с парализованными конечностями, Грифель с отбитым, будто бифштекс, телом, мертвый друг Сашка с затоптанным советским паспор¬том в углу ванной — ничто не надоумило бросить романтичес¬кое, преступное занятие и начать жизнь сначала... А как?! Грузовик уехал. Я дал таксисту десятку, и он сигналил пару минут, будто на похоронах. Теперь о веселом. Директор фильма «Авиценна» сбежал на студию, оставив киногруппу без средств к существованию. Молодой руководитель перетрусил — зарезанный конек обошелся в пять тысяч! Что скажет администрация «Узбек-фильма»? Спросил бы лучше нас... На третий день наступил голод! Режиссер просил про¬должать работу, а мы стали покачиваться в седлах. — Усен, что делать? — Кончай кино! Рысью, марш! Мы выстроились в колонну и покинули площадку. Постановщик трюков решил просто — всем выехать на рынок Хивы и дать представление. Каскадеры бились на мечах, рушились с лошадей, беско¬нечно дрались «на кулачках» на виду у изумленных торга¬шей. По окончанию шоу, Усен пошел по рядам: - «Граждане, специально для вас приготовили этот спектакль трюкачи Москвы и Востока — можете заплатить фруктами». Азия — мудрая страна! Нам накатали столько дынь и ар¬бузов, что мы еле увязали их в плащ-палатку. Вся кино¬группа отъедалась до вечера плодами земли, а ночью, напоследок, Саттар украл совхозного барашка. Кто не спрятал¬ся — я не виноват! Хорошая игра детства. На следующий день я сломал на съемках некий миниск в плече, но отработал второй дубль, приземлившись на другое и отбыл в столицу. Мое первое и всегдашнее желание по возвращении из Азии — одеться во все светлое, подстричься, отдохнуть от восточной пестроты в прогулках по любимой столице и, ко¬нечно же, закончить вечер в ресторане Дома кино с коньяч¬ком, грибами, соленостями и беседами с многочисленными приятелями. ...И вот, повесив на ленту травмированную руку, я по¬брел по Белокаменной и неожиданно оказался у входа в Кремль! Я даже расхохотался на удивление прохожим — ту¬рист, да и только! Кремль не видел... А ведь отчасти это правда. Он меня постоянно отпугивал набором в общем-то несвязанных между собой предметов, символов и построек. Восхитительные древние церкви и Дворец Съездов, Царь-пушка и стоящий рядом милиционер. Где-то рядом коммунистическое правительство и туристы-капиталисты со всего мира — Бермудский треугольник какой-то... Я снова не решился купить билетик в этот непонятный двор-коктейль и, потоптавшись возле лопоухого сержанта-охранника, спустился в Александровский сад. Хорошо! Клумбы, парочки, скамейки — мир! Рабочий день еще не закончился, народу было немного, я нашел себе местечко и задумался... «Чего хочу в жизни?» Нет, не окрестности Кремля вызвали из души этот ба¬нальный вопрос, а вот родился он сам по себе, и надо было ответить. Очень легкая задачка, как оказалось, - ничего но¬вого. Хочется, чтобы все оставалось по-прежнему: кино, друзья, работа и путешествия. Нет у меня каких-то особых стремлений или целей. В институте — учился, в театре — ра¬ботал, сын пошел в школу (без меня, к сожалению), а лю¬бовь... Любовь приходит сама, не спрашивая! Встал я со скамеечки и двинулся к выходу, ничего мне не надо — счастлив! К могиле Неизвестного солдата подошли молодожены, по¬ложили цветы, помолчали, ушли... Вот это тут к месту! Не знаю, как другим, но трюковому сердцу нравится! Прежде чем начать новую жизнь, почтите память усопших и (очень хотелось бы!) заезжайте-ка потом в церковь, это по-нашему, по-русски! Подумайте: запах ладана, лики святых... Ан, нет! Шел 1982 год, сие означало бы массу неприятностей на ра¬боте и дома. Александровский сад кончился. Направо — Красная пло¬щадь, налево — подземный переход на улицу Горького. Я отдал предпочтение левому направлению, то есть, в сторону ресто¬рана Дома кино. Не помню, точно ли в этот день, но я встретил там ассис¬тента режиссера с фильма «Ярослав Мудрый», который ра¬достно сообщил, что меня целый месяц безуспешно ищет ад¬министрация киногруппы, ибо я должен был погибнуть от татарских копий в финале кинокартины. Известие, сами по¬нимаете, радостное: ехать в Киев, садиться с поломанным плечом на лошадь, да еще и геройски отдать жизнь за Русь... А ведь надо! Вызвал на помощь киргизов и поехал. Встретили, поохали, но тут же назначили съемку и пре¬доставили возможность (бесплатную, разумеется) приду¬мать эпизод собственной «кончины»... Придумал! На окраине достройки Киева стоял бревенча¬тый сторожевой пост, попросту говоря — избушка. Подпа¬лил я ей крышу, привязался на высоте полутора метров ве¬ревкой за пояс, надел кожаный жилет-доспехи с металли¬ческими пластинами, подогнал под себя лошадь и в момент, когда подлые ордынцы во главе с Саттаром и Султаном втыкали в меня три копья сразу, попросил воина кавполка дать ей под зад, дабы остаться в «смертельной агонии», на той же высоте, пронзенным и со взором, устремленным на победившее войско русичей! Из трех дублей (узнал позже) не получился ни один!.. Так как в первом оказался в кадре пожарник, во втором — прапорщик, пинающий спокойную лошадь Катьку, а в третьем — я, копья и ни одного ордынца или горящей крыши - бывает! Саттар с Султаном улетели в Азию, я в Москву. Травмы заживали в моем изрядно побитом теле феноме¬нально быстро. Очевидно, тело понимало, что надо снова много падать, чтоб зарабатывать и хоть как-то поддержи¬вать трюковую легенду об обеспеченных и беспечных каска¬дерах. Неожиданно позвонили с таджикской студии и предло¬жили (от имени Усена) явиться в Душанбе и форсировать горную реку. Услышав согласие, ассистент удивился: «А как плечо?» Что я мог ответить? - «Новое выросло!» Может, без осо¬бого юмора (прямо скажем), но впечатление складывалось именно такое: то руки поднять не мог, а то плавать начал, как перед соревнованиями! Может, татарские копья допин¬говали? Братья-джигиты встретили радостно. Все были загорелы¬ми дочерна, а Андреев сразу же попросил называть себя Искандером (разумеется, в честь великого Македонского). Саттар, исто¬рик-националист, сообщил нам, что в Македонском текла осьмушка киргизской крови, и предложил Сашке сделать обрезание... Через пару дней Андреев стал воспринимать псевдоним как оскорбление — мы ретировались, и имя гроз¬ного завоевателя Вселенной более вслух не произносилось. Итак, после традиционных врак и правдивых рассказов о проделанной трюковой работе наступили съемки. Вода в реке была такая, что хотелось кричать, как в ба¬не от веника! Плюс пять обжигали тело огнем. По кинотра¬диции, рвались веревки переправы, не срабатывала камера и т.п., — накупались до хрипоты и легкой температуры. Трое суток в горной водичке высоко над уровнем моря — это на любителя! Андреев нашел потрясающее (древнее, разумеется) сред¬ство: немножко киргизского мумие плюс очень много рус¬ской водки и пьющие вылечились! Пришла телеграмма из Одессы. Предлагалось быть через день, постановщик трюков Николай Карпов (первый, кто пригласил меня в кино). Посовещавшись, мы разделились на две группы: киргизы и Богородский остались дорабатывать тад¬жикскую картину, а мы с Андреевым улетали на Украину, чтобы вернуться на большой фильм узбекской студии через неделю. Назавтра, по прихоти Аэрофлота или ввиду нашей нас¬тойчивости и обязательности, Сашка и я позавтракали в Ду¬шанбе, пообедали в Москве и вкусно поужинали в уютном ресторанчике на знаменитой Дерибасовской. Карпов поставил несложные задачки: стрельба по банди¬там, затем по чекистам, драки, пробеги по крышам. Потом Андреев выдавил спиной огромное окно дворца графа Румянцева, а я, дублируя дру¬гого героя, прыгнул в яму депо под идущий трамвай и сло¬мал обе кисти. Сердобольная старушка-вагоновожатая, ни¬как не могла «переехать» каскадера в установленном месте, а посему пришлось рухнуть в ремонтную яму чуть раньше. Соответственно, там меня не ждали, - пол был залит маслом и ноги разъехались моментально, обрушив на руки всю инерцию падения. Пошла, как говорится, «невезуха»! Ста¬рушка плакала от жалости, а я от ярости — снова простой и безденежье! Однако, Трюковой закон суров! Андреев и Усен (по телефону) требовали, чтоб я прилетел и получал деньги наравне со всеми: «Ты сиди, а мы поработаем!» Дальше так и порешили: когда кто-нибудь из нас «ломал¬ся», он летел на фильм и, восстанавливая здоровье, зараба¬тывал себе на жизнь трудом товарищей. Но в этот же раз мне пришлось остаться на пару месяцев в Москве по семейным обстоятельствам. Фантастическая вещь во взаимоотношениях мужа и же¬ны — наступает момент, когда кто-то (реже оба сразу) вдруг понимает, что жить дальше вместе незачем или нечем!.. ...Я помню, сунул свои забинтованные ручки в брючки, пошел с женой на концерт прежде опального барда Макаревича, а в ходе представления так с ней рассорился, что по окончании позвонил приятелю и попросил забрать меня ку¬да-нибудь вместе с вещами. Через час мы уехали в его огромную бабушкину кварти¬ру, под слезы, крики, упреки и прочую сопроводительную страсть уже бывших родственников. Вот так, «с песнями», я имею в виду предшествую¬щий концерт, закончился мой первый брак с юной, доб¬рой и красивой (не отнять!) Ириной П. Гм! Было тяжело... © Copyright: Александр Карин 2, 2013 Свидетельство о публикации №213070801412